БИОГРАФИЯ РЕНАТЫ ЛИТВИНОВОЙ

... рассказанная Ренатой Литвиновой

Сейчас я, наконец, в счастье - завершила работу над своим третьим, музыкальным по жанру фильмом «Зеленый театр в Земфире». Картина прокаталась на цифровых экранах в кинотеатрах по всей стране. На показах песни подпевали всем залом, а песня «Хочешь?», как мне сказали, - неофициальный гимн ВИЧ-инфицированных. Я об этом не знала.

В жизни гораздо труднее встретить тех, с кем можно совершать прорывы, найти соратника, вдохновиться. Земфира действительно мой соратник, близкий друг, с которой мы вместе сделали дело - сняли этот фильм, не обращая внимания на всю так называемую прессу... Можно сказать, из русской эстрады меня пронзили только две личности - Цой и Земфира. На Вите Цое я вообще взрослела. И когда-то купила свой первый магнитофон, только чтобы слушать его песни. Я так у меня никогда не было магнитофонов всяких, было только пианино «Заря», которое мама купила в комиссионке за дикие тогда для нашей семьи деньги - 200 рублей.

   

Мама и папа у меня врачи. Папин род очень важный, княжеский, татарский. Очень разветвленное генеалогическое древо нашего рода, но отец нежил с нами - мне не было года, когда они расстались с мамой, и видела я его не больше десяти раз в жизни, но все эти встречи помню очень ярко. Он был красавцем, любимцем женщин, разбавителем сердец. То много работал, то ку¬тил с друзьями. Помнится, что все его побили. Именно он первый раз в моей жизни подарил мне духи настоящие, с запахом ландыша - я такие себе иногда покупаю в честь его. И туфли на высоком-высоком каблуке. Но одну туфлю после его очень ранней смерти разорвала собака, и у меня, завернутая в бумажку, теперь хранится только одна - оставшаяся. Как у Золушки. Только я так ни разу и не надела. Он их принес незадолго до своей смерти, а я уже о ВГИК поступила. Меня сфотографировал парень с операторского факультета. И отец выпросил одну мою фотографию в профиль и спрятал в пиджаке. Это была последняя наша встреча.

А мама так и не вышла замуж больше. И так как она очень много работала, а зарплата у врачей была ужасно маленькая, нужны были дежурства и приработки всякие, я все время торчала либо на продленке в детсаду, либо у бабушки с дедушкой на каникулах. Дедушка мой был важным начальником — главный инженер на заводе, а бабушка работала урывками, отслеживала красавца дедушку, писала стихи, вела активную общественную деятельность: была и старшей по дому, и членом партии, и все время собрания вела во дворе. Там драмы какие-то разгорались, и ей даже как-то ее «враги» вызвали «Скорую помощь» из психбольницы. А я такая под дверью стою между санитарами и бабулей... Конечно, она заговорила санитаров, и они ее не забрали.

Короче, бабушка была яркой необузданной личностью, могла не понравившуюся ей женщину на партсобрании лопаткой для цветов ударить прямо по прическе — раньше носили такой начес из волос, бабетту. Сама видела, как бабетта эта сдулась и набекренилась под ударом. Моя бабуля всегда душилась «Красной Москвой» и приучила меня к этому запаху. И теперь эти духи - мои самые любимые. Бабушка всегда холила в цветастых платьях, надушенная, с сумочкой, с завивкой на голове - ее тогда делали на полгола в парикмахерских, и еще сурьмили очень сильно брови, их месяц нельзя было отмыть. Бабушка была украинских кровей и польских, а дедушка, чью фамилию я ношу, скрывал, кто он, я только знала, что отец его был белым офицером и дальше - тайна.

Конечно, все каникулы я проводила у бабушки и дедушки, а школу ненавидела. И если можно разделить детство на счастье и несчастье, то школа - это одиночество и какая-то отчаянная детская беспросветность. Я, когда ко мне кто-нибудь приходил в гости, - а ведь тогда это было ужасно, что у меня нет отца, — вешала дедушкин плащ в прихожей и шляпу. И всегда говорила, что «папа поздно придет». Мне кажется, все знали, что вру, но я упорно держалась своей версии. Я была такой одинокий ребенок в обороне от всех. Выше всех в классе, кстати. Даже выше мальчиков. Почему-то мне в детстве «присылались» такие дети - низкие и всегда ходящие компаниями, в отличие от меня, бродящей в одиночку.

Возвращаясь из школы, всегда сидела дома одна. Мама оставляла горох и соленую сосиску в термосе. В шесть часов по радио я слушала радио спектакли «Оле-Лукойе» или «Проданный смех», их особенно часто передавали. Потом читала книги из маминого шкафа, например «Большую медицинскую энциклопедию» или Бунина. Гоголя быстро прочитала - он, как мне тогда казалось, мало написал, как и Лермонтов, которого я любила. А уроки, сколько себя помню, никогда не делала, только отрывочно. И училась на пятерки. А сейчас не понимаю, какие программы в школах - там какие-то тесты, ничего не понятно, ужасной тупизной веет и автоматикой от этого образования. Мне жалко детей, когда они бредут в свои школы - вот там-то и разыгрываются самые важные драмы в человеческой жизни. Потому что в детстве нет еще такой кожи наращенной - любой может оскорбить навсегда. И эту гадость от школы я помню, и чувство помню - одна против всех, А может, это были такие курсы выживания у меня?

Жили мы с мамой вдвоем. Потом к нам прибилась кошка из подъезда Лора. И, представляете, умерла совсем недавно, пережила всех генсеков и падение Советского Союза, я даже заслуженную артистку успела получить, а она еще была живая! Прожила почти 27 лет! Ужасно строгая была, очень много рожала и однажды даже родила у меня на голове своих котят. Я тогда во ВГИКе училась, всю ночь писала рассказ, заснула пол утро и чувствую, что у меня на голове теплое шевелится - оказалось, уже три котенка. Говорят, это хорошая примета

А мама моя и сейчас работает врачом, она у меня очень хороший хирург челюстно-лицевой. У нее легкая рука, никогда не бывает осложнений, а ведь существует столько безруких врачей. И сейчас я уже за ней приглядываю, мы как бы поменялись местами - я как мама у нее: звоню, проверяю. А тогда, в детстве, она меня проверяла по телефону. Я после школы ездила в музыкальную школу. Часами, помню, ждала автобус номер 61. Недавно еду в машине, смотрю, несется гадючина под номером 61 — как призрак из детства, как «Летучий голландец» возник на дороге. Самый мерзкий автобус в моей жизни, он же всегда опаздывал. Особенно когда мороз - невозможно было ждать, а тогда зимы в Москве были лютые, не то что сейчас. И сапоги у меня имелись тонкие-тонкие.

И еще я ходила в ансамбль танцев «Колхида». Там учили грузинским танцам, так что я ничего не умею плясать, кроме грузинского – ну, когда руками взмахивают и по кругу. С остальными танцами у меня беда. Еще я занималась легкой атлетикой. Бег на короткие дистанции. Но не обнаружилось таланта. Хотя именно спорт сделал меня женщиной с волей, не ленивой. Я ненавижу ленивых и слабохарактерных, это самые подлые люди оказываются потом.

Счастливое детство кончилось, когда заболел мои дедушка и умирал, и меня отправили не к нему с бабушкой, а в пионерский лагерь в Грузию. А там постоянно играли в «Зарницу». Это как военный лагерь - то штаб охранять надо, то строем ходить, то на кружок барабанщиков. И провела я этот месяц почти все время на гауптвахте. Постоянно меня на нее отправляли - заделалась я там старожилом. А заключалась она в том, что все отряды уходят утром после линейки в горы, а мы, человека три-четыре, садились под дуб и чистили картошку. В тени, на ветерке - я скорее с нежностью отношусь к гауптвахте...

А штрафовали меня из-за чести в основном. Я не успевала отдавать честь старшим по званию. А это наказывалось! Не реагировала я на них «Честь» в кавычках, конечно. Вот идет командир, например, а ты ему должна отсалютовать, а я спокойно иду мимо и НЕ отдаю честь. Плюс еще плохо видела, а очки не носила. Всех бедных очкариков дразнили: «Очкарик - в попе шарик». Сидела я регулярно и как-то даже пристрастилась. Когда пару раз меня все-таки взяли в горы, мне вообще не понравилось - петь песни у костра или в жару таскаться с рюкзаками по горам... А с картошкой никаких проблем: начистили определенное количество - и дальше свободны. Что хочешь делай, хоть свиней седлай. Кстати, к сведению - их седлать невозможно. Мы с парнями, с которыми оставались под дубом, много разработали планов, как на них половчей прыгнуть. Свиней там было вокруг нас стадо целое - валялись в разных позах. Мы и предпринимали различные попытки па них прокатиться, и вот уже, кажется, ногу забросил, а свинота эта выстреливает наискось из-под тебя... Такие вихревые эти существа! Кстати, я никогда не жаловалась маме, не канючила, чтобы забрала меня, например, домой или купила подарок какой-то особый. Носила, помню, дубленку с детского сала до класса восьмого, просто она становилась все короче и короче, и счастье было, что я не толстела, а рукава все время надставляли каким-нибудь мехом от старых шапочек. Я ее всегда жалела и щадила. Чего ныть? Решала свои проблемы сама.

Маму я люблю. Она у меня неравнодушный человек - если увидит, что где-то в подъезде или на улице кто-то лежит, немедленно начинает принимать в нем участие - сразу проверяет пульс, жив ли. Мы так одного замерзшего даже спасли. Все шли мимо, а она никогда не пройдет. Почему-то вдруг вспомнилось, как в далеком детстве сидим мы с ней на пляже - мама повезла меня на море. Загораем. Женщина она яркая, блондинка. И вот один мужчина подтащит к нам свой коврик, что-то спросит, потом другой, потом третий, но все забирали коврики и исчезали... И что она такое отвечала им? Помню только ее странный смех и их молчание. И оползание. И вот лежим мы в результате одни-одинешеньки, а вокруг нас такое пустое кольцо, как воронка. Это же прелесть!

А сочиняла всякие рассказы я еще в школе, писала, если нужно было кому-то прочитать, пол фамилией писателя-чукчи Рытхэу. Под своей не решалась. Фамилию его случайно увидела на обложке книги, стоящей в нашем шкафу, и очень впечатлилась именно звучанием. В общем, читая свои произведения подружкам, я выдавала их за рассказы этого Рытхэу. А учительница по русскому и по литературе была у нас очень ироничная женщина. Ей нравилось оставлять меня после уроков и тренировать, как факультатив, не по литературе, а как правильно выжимать тряпку во время мытья пола. По ее словам, чтобы он был чистым и не залитым водой, тряпка непременно должна быть выжата как-то по-особенному, жгутом таким. Но жгут этот у меня не получалось сделать как следует. И еще она учила мыть окна мокрыми газетами. И, конечно, расстраивалась, глядя на меня. Она, как моя бабушка, говорила: «Что с тебя будет?»

Но с первого же раза я поступила во ВГИК, на сценарный факультет. Очень удобный для меня вуз, потому что находился на расстоянии одной остановки на метро от моего тогдашнего дома. Сначала послала туда какие-то свои рассказы, потом прошла творческий конкурс, затем сдала общеобразовательные экзамены. Потом собеседование было. Когда я поступала, меня принимал классик, сценарист Евгений Габрилович. На втором курсе он мне даже предложил написать что-то в соавторстве, а я такая ветреная была, просто засмеялась на такое предложение. Еще были живы все классики советского кино - и Сергей Герасимов, и Тамара Макарова, у которых еще Кира Муратова училась и была их любимой студенткой, между прочим, это как старый МХАТ, старейшины. Священные монстры.

Я именно во ВГИКе стала себя чувствовать счастливой, не как в школе. Как будто испытания закончились. И из подвала я вышла в сверкающую залу, где обнаружила интересных людей, с которыми можно было даже собираться больше двух! Это стало для меня откровением. Мне было интересно с этими людьми. Курс у нас получился замечательный - Аркаша Высоцкий учился, подружка у меня была Ажар Аяпова, на параллельном режиссерском - Саша Баширов. Охлобыстин Ваня, который стал отцом Иоанном... А был еще казахский курс, где учился Рашид Нугмамои. который потом и снял «Иглуа», и там преподавал Сережа Соловьев. Это сейчас я его так называю, потому что он мой товарищ. А тогда это был Сергей Александрович, и я ходила к нему на лекции, а он как раз собирался снимать «Ассу».

Поступила я, когда мне только исполнилось 17 лет. И все однокурсники мне тогда казались сильно пожилыми. Помню, когда после зачисления нас собрали, я посмотрела на всех и подумала: «Боже, какие все старые и страшные!» Ну, потом-то все-таки разглядела, кто там был посимпатичнее. И поталантливее. Талант - это и есть для меня красота. Тогда на сценарных факультетах было мало девушек, и вообще на режиссерском и операторском мне помнятся только шведка Мария и прибалтийская Уна, вечно влюбленная... Это сейчас парней, по-моему, меньше стало даже на таких мужских факультетах. А в те годы меня постоянно приглашали сниматься в каких-то фильмах, или играть этюды, или сниматься на фото. Все ухаживали. Я, конечно, вела себя коварно. А как еще, если тебе 17 лет? А я только в 16 первый раз поцеловалась.

Влюбленность и любовь — две совершенно разные историк. Влюбленность мимолетна, влюбившись, ты постоянно находишься в приподнятом состоянии. С любовью, понимаете ли, сложнее. Это совершенно отдельная, большая тема. Любовь никогда не может быть краткосрочной, годы и годы она держит нас. Она не может сопровождаться обидами, потому что это абсолютно жертвенное чувство. Как приговор. Вот тебя приговорили, и ты всегда будешь все прощать любимому человеку. Мне кажется, что тот, кто любит, любим Богом. Ведь он становится тем самым, каким Господь и просит всех быть. А ведь посмотрите, как много вокруг злых мужчин и женщин, детей, старух, водителей, врачей. Людей на том конце провода. Как собаки, которых запинали. Почему они такие? По моему ощущению, из-за того, что этих людей никто не любит, а значит, никому они не нужны и - что самое ужасное - сами они никого не любят. Поэтому и становятся... бессмысленными. Злость ведь не беспричинна.

Вот если говорить о смысле жизни, который, кстати, каждый назначает себе сам, то, на мой взгляд, тут все очень просто: надо найти того, кого ты сможешь полюбить по-настоящему и кому сможешь отдать всего себя. Я убеждена: без любви человек - никто. Ну, пусть она не взаимна. Пусть! Конечно, это больно. Кто сказал, что любовь — это только удовольствие? Конечно, в ней есть моменты эйфории, блаженства, но одновременно - это боль, которая с тобой всегда. Зато тебе дано увидеть что-то. Невозможно это расшифровать. Нет у меня первой, второй, третьей любви. Мне кажется, она может быть единственной, невозможно любить много раз.

Мои браки... Это была просто официальная регистрация отношений. В достаточно, кстати, преклонном возрасте. В 29 лег я первый раз поставила в паспорте штамп (первый муж Литвиновой - кинопродюсер Александр Антипов). Поступив в институт, практически ушла из родительского дома и дальше уже снимала квартиры, вела абсолютно самостоятельный образ жизни. По-моему, в 17 лет человек уже совершенно взрослый. Что же касается меня, то к 18 годам я уже ясно осознавала себя в этой жизни. Сейчас, оглядывая те свои прошлые годы нынешним умудренным взглядом, могу сказать точно, что какой-то ветреной женщиной я не была, просто вела обычную жизнь юного существа, полную прекрасных и не очень прекрасных ошибок. Вот это замужество, например. Хотя мой первый муж, между прочим, был добрый человек, занимался продюссированнием картин. Отличные у него были названия проектов: один - «Упырь», а другой — «Тело будет предано земле, а старший мичман будет петь». Прошел год, и... я просто съехала с его квартиры. Кстати, у него сейчас и семья, и ребенок, то есть он не пропал. А тогда товарищ помог мне найти квартиру, навел на какого-то странного француза по имени Оливье, как у салата, который уезжал из квартиры в высотке на Котельнической набережной. Вместо этого Оливье туда въехала я. Очень хорошее было время.

Я оказалась совершенно одна в огромной квартире, предоставлена самой себе. Помню, обосновавшись на этой территории, испытала просто страшное облегчение, первое, что подумала: «Вот это и есть счастье...» Вообще-то квартира эта была очень загадочная. Почему-то каждую ночь ровно в три часа распахивались все окна спальни. В шкафах остались мешки с ботинками француза - там не было ни одного парного, И еще в районе коридора и ванной жила крыса. Здоровая, как большая кошка. Сначала я об этом не знала, но по ночам стала замечать, что по моей кровати кто-то шастает. Так как топили плохо и было жутко холодно, я спала под тремя одеялами и чувствовала, как по ним кто-то носится. Потом обратила внимание на то, что все яблоки, которые я покупала, были надкушены, но по одному разу. Вот этого я не понимала. Ну, съела бы одно, ну, пусть два, но не все же! Мне ведь тоже надо было что-то оставить.

И вот, наконец, я ее встретила. Днем. Сидела на кухне, упивалась видом из своего огромного круглого окна и вдруг вижу: идет в мою сторону она - громадная и совершенно по-человечески на меня смотрит. Не отводит взор, как говорится. Крыса с волей. Я говорю: «Здрасте, а вы что тут делаете?» Она встала, посмотрела на меня с таким очень хулиганистым видом и, вместо того чтобы побежать назад, совершенно спокойно пошла по своим делам, туда, куда ей было надо, - под холодильник. Вот так мы с ней и проживали достаточно долгое время...

В этом же доме я снимала для фильма «Нет смерти для меня» некоторых актрис, причем часть сцен Мордюковой - именно в этой квартире. А Смирнову мы снимали в ее квартире, которая находилась в соседнем подъезде. Так вот, старейшая гример актрисы, услышав мою горестную историю про крысу, сказала: «Вы не понимаете, какая это хорошая примета! Вот увидите, в вашей жизни вся поменяется, и вы станете богатой и знаменитой». А этот момент был сложный для меня, потому что кинематограф наш в те годы совсем загибался. И фильм стали снимала за какие-то условные деньги. Я настояла, чтобы великим артисткам заплатили хотя бы по сто долларов за съемочный день... Но предсказание это почему-то запомнила.

Как видите, действительно все у меня стало получше - не скажешь ведь, что я впала в безвестность и бедность. Именно в тот период меня пригласил сниматься Александр Митта в своем фильме «Граница. Таежный роман», который уже сделался телевизионной классикой, как и почти все, что он снимает. Я стала известна среди киноманов и критиков после того, как снялась у Киры Муратовой в «Увлеченьях», а так, по-народному, конечно, когда у Митты сыграла. Знаю, что он очень долго боролся, чтобы снимать именно меня в этой роли, а ему настоятельно не рекомендовали, но он настоял. Помню, у меня было много проб с разными партнерами. А я в свою очередь пролоббировала легендарную Татьяну Окуневскую на роль моей бабушки. Сверкающая была женщина. На той картине было очень много личностей. Сам Митта - работа с ним многому меня научила, ведь он не только «золотой» режиссер любимых картин, но и педагог, и трогательный, вечно молодой безумен. В последний съемочный день кто-то себе и ногу поломал, и что-то еще, а он все летал буквально по холмам этим болотистым и все не мог остановиться. А Миша Ефремов? Мы же ним в «Границе...» два таких неформала: он — пьющий, я — сумасшедшая. У многих я так и ассоциируюсь с этой герои ней, хотя с такой «репутацией» жить очень вольготно — ты такая, какая есть. Многие же не могут себе позволить «открыть» свое лицо, очень много людей мутных вокруг, вроде бы он добро так улыбается, но нет ему веры. А те, кто не притворяется добреньким, часто и неожиданно в моей жизни совершали благородные поступки.

Когда меня спрашивают про личную жизнь, я предпочитаю забывать нега¬тив, и обиды не питают меня нисколько — мне, как Одиссею, хочется сказать: не помню ничего, очистить все огнем! Если нет любви, надо менять отношения, зачем жить вместе? Ради детей нужно сохранять отношения, ребенок должен общаться с отцом, а тот в свою очередь должен быть неравнодушен к его проблемам. Есть в женщинах все-таки вбитый наглухо стереотип о том, что надо быть замужем. Во что бы то ни стало зачем-то... А зачем? Если есть любовь, мне не обязательны узы брака. Но эта схема моя, может, другим она не подходит? Ведь я работаю, сама зарабатываю, мне ничего ни от кого не нужно. Мне диктовать проблематично, только по-хорошему. Я и про мужа знала чуть-чуть, только то, что он строит мосты. И все. После развода я о нем как о человеке даже узнала больше. Всмотрелась. Но очевидцы рассказывают, что бывают же счастливые финалы — живут по пятьдесят лет вместе и никогда не разлюбят друг друга, и не предают, и не жадничает, а жертвуют. И не дерутся, не попрекают, а когда смерть приходит, то забирает их друг за дружкой. Хорошо бы такую любовь всем пожелать, А ведь такая любовь есть. Я точно знаю. Или мне так хочется знать.

Я же работала, будучи и в браке, и в разводе - всегда много работала: закончила доку ментальный фильм «Нет смерти для меня» про звезд тоталитарного периода, таких как Мордюкова, Окуневская. Запустила как продюсер «Небо. Самолет. Девушка» по мотивам пьесы Эдварда Радзинского «104 страницы про любовь» и через полтора месяца после рождения Ули уже начала сниматься в этой картине. Сняла свой игровой дебютный фильм «Богиня. Как я полюбила». Эта картина прямо с говорящим названием. Героиня там не может никого полюбить и не понимает, что это такое, и вот с ней случается... Я много работала и не хотела работать меньше или вообще не работать. Много видела таких женщин на хозяйстве - мне так невозможно. Да и вообще, мне кажется, должна быть у женщины и материальная независимость, и ощущение того, что она что-то из себя представляет.

Что же касается трудностей или ссор, то их как таковых в моей семье особенно не было. Я - неконфликтная, очень не люблю скандалить. Правда, считаю, что иной раз ссоры бывают полезны, потому что в эти моменты ты все-таки отстаиваешь право быть такой, какая есть. Ведь что такое конфликт? Это когда ты не согласна с чем-то, а тебя продавливают. Конечно, я предпочла бы разводиться без судов и следствий, и теперь вообще против всяческих регистрации еще и поэтому тоже... Просто в состоянии аффекта люди склонны делать поступки, я сказала бы, недальновидные. Очевидно, такая реакция человеческая. Тоже, знаете ли, проверка... Ошибка с адвокатами - кстати, очень циничная у них профессия, и мало в ней порядочных, неравнодушных людей. Я знаю порядочного адвоката, но, представьте, всего одного на толпу каких-то аферистов.

Никогда не давала интервью-комментариев про развод - такие поступки, по-моему, недопустимы, потому что для меня самое важное - чтобы не страдал ребенок. У нее есть отец, они общаются, вместе я отпускаю их на моря и океаны. Вспоминая себя с придуманным папиным плащом на вешалке, я никогда не стану сознательно лишать дочку отца. Потому что знаю, что это такое - когда ты ждешь, а он не приходит. У него своя жизнь, и ты ему не нужна. Ребенок ведь любит не за что-то, а просто за то, что он - папа.

С появлением Ульяны во мне поселился вечный страх за нее. Это как острый крючок, и нельзя с него спрыгнуть ни когда. Ребенок мой недавно сказал, что подарит мне цветочный магазин, когда буду старушкой. Так что к цветочным магазинам я теперь присматриваюсь и люблю поболтать с хозяйками. В основном это все женщины на покое... В родителях есть что-то от попугаев, все время повторяешь, что это нельзя, то нельзя, но никто ж никого не слушает. Я сама не слушала. Надо любить ребенка, чтобы он знал, как его любят и как он ценен. Я всего лишь лук, который выпустил в небо стрелу, и вот она уже летит сама по себе.

Ну, конечно, надо вкладываться в образование, надо читать книги, надо выбросить телевизор из квартиры навсегда, надо холить в музеи и надо общаться, общаться. А так боюсь всего... Я лично ненавижу Интернет как пожирателя человеческой жизни, времени. Это же целый список тревог за того, кого любишь. И еще есть опасные моменты, которые меня отвращают в людях - холодное сердце, беспощадность, равнодушие, пресыщенность, отсутствие смысла в жизни... Но тут, по-моему, все просто: хочешь, чтобы ребенок чего-то не делал, не делай этого сама. И еще я хотела бы, чтобы она знала, что такое любовь. Это же самая главная мотивация в жизни человека - любить. Быть с тем, кого любишь.

Рената Литвинова

Источник